«Эх, яблочко, да куда котишься?» | «Вопросы театра»

В октябре 2022 г. на сцене Театра драмы РК «Творческая мастерская» (Петрозаводск) прошла премьера спектакля «Дунькино счастье» – визуального, коллажноплакатного. Режиссер Искандер Сакаев определил жанр как сказ-позорище,а еще отметил, что это ответ его же спектаклю «Наводнение» по Евгению Замятину, поставленному в родном театре «Левендаль» (СПб.).

Получается, что история эта для режиссера неслучайная, она – продолжение процесса идентификации времени, языка, образности.
«Наводнение» и «Дунькино счастье» играются в одно действие и оба выполнены по инсценировкам малой прозы. Но есть важные отличия: первый спектакль – история петроградская, второй не связан с конкретным местом; один – о жестокости и мороке от любви, другой – от ее отсутствия.
Искандер Сакаев – режиссер, автор инсценировки, пластической партитуры и музыкального оформления – работая с рассказом забытого писателя Глеба Алексеева (Чарноцкого), создает именно инсценировку прозаического текста. У Алексеева действие происходит в 1920-е гг. –в то время, когда каждый человек вынужден был встраиваться в стремительно меняющийся, сбивающий все моральные ориентиры мир.
На общем фоне прогресса разница между жизнью в городе и жизнью в деревне на сей день, пожалуй, только увеличилась, а желание любой Наташки или Дуньки обрести счастье осталось неизменным. Поэтому даже через сто лет история Дуньки остается актуальной.
В спектакле органично присутствует дух биомеханики. Но не прямыми пластическими «цитатами», а общим устройством пространства как сценического тренажера, помогающего актерам четко организовывать действие, не мешающее яркости и ясности жеста,поддерживающего номерную структуру происходящего: четыре стула, скамья, контуры проемов, обрамленные простыми желтыми лампочками, коллажный занавес. Световые пушки тоже обыгрываются: монологи героев иногда происходят в луче, который они сами направляютна себя, создавая иллюзию немого кино или напоминая легендарный плакат с Лилей Брик. Дополнительный привет 1920-м – спектакльагитка с лозунгами, еще и «спектакль в чемодане» – то есть такой, который может легко путешествовать по разным сценическим площадкам.

 

Приемы циркизации и кинофикации сочинены режиссером под
аутентичные шлягеры времен нэпа. Световая партитура простая: сцена
то ярко освещается, то затемняется (сценография, свет, видео – Наталья
Кузнецова). Такое решение помогает кадрировать происходящее и менять атмосферу пространства с публичной на интимную.

Художник Ника Велегжанинова – признанный мастер создания удобных и легко трансформирующихся сценических костюмов с деталями, подкрепляющими острую характерность героев. В ярких, как лоскутное одеяло, одеждах коллаж 1920-х перекликается и с современной модой, и с балаганом совсем далеких времен.
Начинается спектакль сценой рождения. От вертикально поднятой скамьи, под крик новорожденного, отделяется ладная фигурка Дуньки и она начинает «сказ-позорище» о своей жизни. Елена Димитрова –
актриса красивая, обаятельная, и зрителю понятно, почему у ее простушки-героини получается всех использовать.

Приютившие Дуньку Артист и Поповна видят в ней чистоту, простодушие, «народность», но не замечают ее хитрости и расчетливости. Используя их наивность,Дунька стремительно осваивает стратегию выживания в новых обстоятельствах. Искандер Сакаев говорит: «В ней есть всё – и высокое, и низкое, и черное, и светлое, и красное. Она как народ». Дунька и сама про себя все понимает, помнит, что была хорошая и даже прекрасная в детстве и ранней молодости. Но она ставит себе цель вырваться из деревни, не повторить судьбу матери и идет к этой цели, цепко используя любые возможности. Как только подворачивается случай, девушка легко, словно танцуя кадриль, берет на вооружение слабости других и неумолимо продвигается к исполнению своих желаний: «хоть кофий пей, хоть Андрюшку из деревни выписывай». Простая деревенская девчонка оказывается неплохим психологом, Поповна ей «как на ладони видна», и Дунька умело ставит городскую модницу перед фактом – без предупреждения приезжает к ней в город и остается жить. Одновременно забавная и страшная Дунька воспринимается как героиня фарса, которая долго взбирается на трон из стульев, а потом снова сваливается на лавку. Вот такой объемный персонаж воплощает на сцене молодая и талантливая актриса Елена Димитрова. Это ее первая главная роль в «Творческой мастерской».

Актриса Галина Пелевина играет несколько ролей – Мать со скрюченными от работы руками, воодушевленно-тупую Председательшу и испуганную Девочку, погибающую от позднего аборта. Очень помог актрисе создать образ Девочки костюм, включающий в себя тряпичную куклу на груди. Эта деталь усиливает ощущение беспомощности и трогательности персонажа. Пелевина виртуозно меняет маски, опираясь на голосовые и пластические характеристики героев, сохраняя остроту и тонкость в каждой партитуре. Поповна, героиня актрисы Евгении Верещагиной – манерная дама, внешность которой отсылает нас к «незнакомкам» Серебряного века.
Сбежавшая из семьи «спасителя душ» в частную акушерскую практику, зарабатывает Поповна подпольными абортами на дому, т.е. «убийством душ». Собственная бездетность мучает ее гораздо больше, чем измена мужа. Возможно, это одна из причин выбора такого заработка. Евгения Верещагина играет человека, понимающего, что занимается страшным ремеслом, ищущего забвения в кокаине. Актрисе удается порой вызвать сострадание, как к женщине «не от мира  сего», не только рожденной Серебряным веком, но внутренне в нем оставшейся.

Истинная пролетарка Дуня вместе с Банщиком и Председательшей отправляют хозяйку жилплощади в тюрьму, не понимая и не принимая ее и не испытывая ни малейшего к ней сочувствия. Костюм Поповны – «домино» и чалма с перьями – меняются на тюремный балахон, но даже в этих обстоятельствах она сохраняет изысканность и томность. Спектакль можно назвать бенефисным для Николая Белошицкого, он играет все мужские роли: безобразно пьяный отец, первый парень на деревне Андрюшка, безвольный актер Мишенька («не то Вертинский, не то Мозжухин»), «дамский угодник» и «живая мочалка» интриган Банщик. Незначительные манипуляции с костюмом сопровождаются резкой сменой психофизики актера. Спектакль летит в быстром темпе, и от актера требуется невероятная внутренняя подвижность и физическая выносливость. Учитывая лакуны для импровизации, процесс исследования своей актерской природы в рамках одного спектакля у Белошицкого можно считать бесконечным. На нем лежит огромная ответственность: если переходы смазать, излишне сгладить, из спектакля может уйти главный нерв – игра. Общие черты всех мужских образов обозначены режиссером, и актеру даны все необходимые инструменты для его построения, исполнителю нужно только в них прорастать и закрепляться.

Актеры обращают монологи в зал, каждый несет правду своего персонажа, надежду или обиду. Вроде некому сострадать, а все равно всех жаль. Зритель попадает на исповедь, в театр, в суд. Простой по форме спектакль раз от раза становится все слаженнее и энергичнее. В самом финале, когда Дунька торжествует на троне, собранном из разных стульев, как из обломков чужих судеб, над ее головой появляется видеопроекция «Слава матери». Не успевает зритель вспомнить про нерожденных детей и безрадостную жизнь Дунькиной матери, как над лозунгом в проекции возникает черная полоса из сплошной массы человеческих фигур, плотно прижатых друг к другу. Звук детского плача как бы завершает цикл повествования новым рождением, но прерывается залихватским пением Дуни, Банщика и Председательши: «Эх, яблочко, да куда котишься?». Фигуры видеопроекции растекаются черным грязевым потоком, который заливает и полностью смывает лозунг «Слава матери».Нарратива в спектакле-представлении нет. Почти площадное по своей природе зрелище, в котором актеры увлекают и развлекают, ориентировано на очень широкую публику, без особой театральной подготовки и ожиданий. «Кто был ничем, тот станет всем», – в нашей истории этот мотив прикрывается гуманистическими лозунгами. Всегда есть Дунька и Банщик, которым кажется, что именно они достойны всего.

Только совсем не обязательно, что они – из «глубинного народа», жажда перераспределения благ вовсе не связана с уровнем образования. Она появляется там, где человек отказывается от сострадания, когда все средства хороши и оправданны. Спектакль может ожидать счастливая судьба, если актеры удержат баланс между гротеском торжества «пролетариата» и томлением Серебряного века, ясностью (яркостью) формы и исторической обусловленностью театрального текста.

Источник: Вопросы Театра