Как дописать «свободу»

Как Ольга Ковлакова из инженера, сотрудника солидной компании стала профессиональным театроведом, участником крупных фестивальных движений, международных проектов, мастер-классов, премьер, настоящей богемой — отдельная удивительная история. Сейчас Ольга не только пишет рецензии и интервью в театральные журналы, она сама — автор трех пьес, у которых есть театральный потенциал. В марте она создала свой подкаст «Маска», где она размещает разговоры с известными и не очень известными театральными людьми. Там же выложена ее работа как режиссера и драматурга — аудиоспектакль «Ванечка».

«Республика» воспользовалась ситуацией, когда пандемия заставила Ольгу Ковлакову хотя бы на время осесть дома, и поговорила с ней о творчестве, везении и свободе.

— Как критик становится драматургом и режиссером? Как вообще начать писать пьесы?

— Я чувствую себя неофитом, а неофит — человек свободный. Потом мне кажется, что мы сейчас живем в междисциплинарное время. Даже факультеты сейчас делают смежными: биологи учатся с химиками, физики еще с кем-то. В Европе набирают курсы, где вместе учатся и актеры, и режиссеры, и критики. И только к концу обучения каждый сам решает, чем он будет заниматься дальше. Мне кажется, это правильно, это помогает взаимопониманию и творчеству. А пьесы… У меня всего три пьесы. Первую я написала давно, около трех лет назад. Тогда я была тотально погружена в театр и могла мыслить театральными формами. Потом был неожиданный опыт с возможностью поставить спектакль. Потом возникла пьеса «Ванечка», которую я написала за одну ночь и практически не правила. В каждой пьесе, как мне кажется, есть театральный потенциал, они открытые, в них вопросов больше, чем ответов, поэтому возможны разные интерпретации.

Сейчас полно курсов по драматургии, кстати. Мне это кажется странным. Я не понимаю, как можно научить писать. По-моему, все курсы на эту тему должны называться типа «Как писать, чтобы тебя печатали, ставили, читали, покупали…». Это будет честно. У меня никогда не было такой задачи. Написание пьес я расцениваю как арт-терапию. Терапевтический эффект усиливает то, что пьесу можно еще и разыграть.

— Расскажи о проекте с возможностью поставить что-то!

— Я себя тогда не чувствовала ни критиком, ни зрителем. Я была человеком, который вплывает (или не вплывает) в какой-то процесс. Мне не хотелось прикладывать никаких усилий, потому что я была уверена, что на меня интересные дела должны сваливаться сами. Так оно и было! Однажды я зашла к своей приятельнице в Центр Михаила Шемякина, и она мне вдруг говорит, что фестиваль «Точка доступа» проводит конкурс на режиссерские заявки для постановки на территории библиотеки Аалто в Выборге и я могла бы принять в нем участие. Нужно взять какую-нибудь пьесу, которая подошла бы к этой территории, и придумать интересный режиссерский ход. Победителям выделяются какие-то деньги, которые можно использовать на постановку. Это было позапрошлым летом. Она мне про это рассказала, потому что была на моем спектакле «Время, вперед!», придуманном в пространстве сносящихся тогда корпусов Онежского тракторного завода. Я, кстати, вообще не думала, что делаю его как драматург или режиссер.

Я ходила с этой информацией, ходила, но ничего не делала. За четыре дня до окончания подачи заявок мне вдруг передают сборник пьес Юна Фоссе. И я нахожу там такую коротенькую пьесу «Свобода», которая могла бы подойти для пространства библиотеки в Выборге. Я взяла билеты и поехала в Выборг. И пока я ехала туда, все думала про эту пьесу. Там сюжет такой: героиня в какой-то момент ушла из дома, а потом через несколько лет снова встретилась с мужем, и они стали разговаривать о свободе, которая, возможно, была им не нужна. И всё, кажется нам, еще можно вернуть, но тут на сцене появляется другая женщина, и оказывается, что ее человек уже не одинок. Пока я ехала в электричке, придумала для этой героини монолог. Потом придумала сценографию, оформила заявку, отправила и не победила. Заявок пришло очень много, больше сотни. И я тогда предложила организаторам сделать эту пьесу без денег, но что-то не сложилось и спектакль не состоялся. Но в результате я написала монолог этой героини как большой текст, на 16 страниц. Мне сказали, что вышло интересно и сценично.

— А как вышло с «Ванечкой»?

— В 2013 году со мной произошла история, которая потом не давала мне покоя. Периодически мне хотелось написать об этом, чтобы как-то ее понять и разрешить. Тогда я думала, что напишу рассказ, а потом поняла, что будет пьеса. И представила себе, как можно было бы ее поставить. Написалось всё за одну ночь.

— Как ты договаривалась с артистами?

— С Василием Бриченко я познакомилась три года назад на мастер-классе Яна Фабра в «Гоголь-центре». А до этого я в «Гоголь-центр» две недели ходила на репетиции спектакля «Пастернак. Сестра моя — жизнь» Максима Диденко — я про него писала диплом в Театральной академии. Со временем актеры ко мне привыкли и начали считать своей. Василий — ровесник моего младшего сына, общаться с ним было здорово. Сейчас он играет в «Табакерке». Я подумала, что из него выйдет хороший Ванечка. Потом мне посоветовали познакомиться с Олей Теняковой, она работает в Театре музыки и поэзии Елены Камбуровой. Я связалась с ней, и мы встретились в кафе. Мой человек, я это сразу поняла. И вот Оля согласилась, а ее муж, Тимофей Трибунцев, ей подыграл, он читал пьесу за всех остальных героев. Это вообще могло быть ходом, но в итоге Тимофей сыграл роль мужа главной героини. В песне звучит детский голос — это сын Трибунцевых Прохор подпевает маме. У Сергея Чонишвили я однажды брала интервью, мы много общались. Я решила ему позвонить и спросить, сможет ли он озвучить текст от автора. Он сразу пообещал записать всё, что мне нужно. Так и сделал. У каждого актера я спросила про деньги, но они все отказались. Не все до конца меня устраивает в этом спектакле, но я решила, что это постановка времен Zoomа, пандемии и ничего страшного.

— Они все москвичи, а Ольга Альбанова играет у Льва Эренбурга в НДТ в Петербурге. Как ты ее нашла?

— Пять лет назад я узнала про их театр — случайно попала на «Три сестры». Весь первый акт я смеялась, в конце второго заплакала и поняла, что это — мое. Мне очень нравится этот театр. Он не похож на другие, он домашний, не тусовочный. В некоторые места ты приходишь поддерживать отношения с тусовкой. А к Эренбургу приходят те, кто любит этот театр. У Ольги Альбановой очень интересный голос, совсем другая краска. Получилось очень колоритно, по-моему. Я обязательно сделаю с ней интервью для подкаста. Она очень живая, честная, бешеная.

— Не жалеешь, что пять лет назад ушла из «Ростелекома» и так круто изменила свою жизнь?

— Я не помню ту жизнь, не помню, как там работала. Перемена в жизни произошла естественно. Я же всегда любила театр. Когда училась в школе в Воронеже, много ходила в театр. Потом в Питере, когда училась в Бонч-Бруевича, у меня все деньги уходили на театр. Впроголодь жила из-за этого. Около года я ходила в театральную студию при театре «Суббота». Потом вышла замуж, появился ребенок и театр отошел на второй план. Чтобы заработать какие-то деньги и пожениться, мы с мужем устроились гардеробщиками в театр Комиссаржевской. Сначала я там работала — мальчиков не брали, а потом увидели, что он всё время рядом, и его оставили. А потом нам в МДТ предложили подменить гардеробщиков, которые ушли в отпуск. И мы месяц работали там и месяц — в Мариинке. Благодаря этому я посмотрела весь репертуар и там, и там. Это было то время, когда билеты на спектакли Льва Додина было не достать. Чтобы купить билеты на «Братья и сестры», люди приходили с вечера и стояли всю ночь.

— Зачем тебе нужно было театроведческое образование, если ты не хотела быть критиком?

— Я думала, что мне там объяснят, как в театре создается чудо. Но все обучение оказалось про другое. Многие преподаватели не любят и просто плохо знают современный театр, многим чужда идея обучения в магистратуре людей с первым техническим образованием. Мое обучение в СПбГАТИ свелось к написанию магистерской под руководством Николая Викторовича Песочинского. Еще важным моментом было то, что я увидела несколько спектаклей Вадима Максимова и убедилась, что теоретик может быть художником и что признание может быть узким и тихим. И тогда я стала для себя формулировать, с каким узким кругом я сама хочу сблизиться. И оказалось, что это не те люди, которые называют себя тонким культурным слоем и интеллигенцией. По-моему, это самозамкнутая система кукушек и петухов, самое предсказуемое и искусственное сообщество. Я сразу поняла, что мое обучение — это смотреть как можно больше спектаклей в живом театре. И стала ходить в театр почти каждый день. Мои учителя — это режиссеры и актеры. Я никогда не ставила себе задачи стать профессиональным критиком или театроведом. Я не теоретик по сути. Мне все нужно пробовать на глаз, на ухо, на нос, на зуб, всем телом. И, по-моему, театр как раз про это. Изучать старый театр, игнорируя современный процесс, какие-то его формы, для меня непостижимо.

— Помимо актуальных премьер в наших столицах ты успеваешь посмотреть спектакли за границей?

— Специально на спектакли за границей я летала не так часто. В основном осваиваю театр в обычных поездках. Специально я приезжала, например, в Амстердам на спектакль «Гора Олимп» Яна Фабра. Он идет 24 часа без перерыва. Знаю, что люди приезжали смотреть его по 3-4 раза. Мне одного раза хватило.

— Не спала сутки? Интересно было?

— Часа два мы, наверное, спали. Нашли раскладушки свободные, их специально приготавливают в театре. И еще часа на два уходили поесть. Сначала было очень интересно. Первые шесть часов мы смотрели на сцену из центра первого ряда, и у меня было какое-то погружение. Потом сели в другое место, и я поняла, что я на шоу и не смогла туда включиться снова. В целом это интересно, но я не воспринимаю эту постановку как шедевр.

— В каких странах ты еще видела постановки?

— Во Франции смотрела оперу, ходила в «Комеди Франсез». Билетов не было, но мне везло — я добывала их перед началом. Потом хотела в Венецию поехать, но выскочил дешевый билет на автобус из Парижа в Берлин, а я там никогда не была. В Берлине я пошла в два театра: «Берлинер ансамбль» и Schaubühne. Конечно, билетов на два месяца вперед не было, но там такая система: перед началом спектакля, за три часа, ты можешь записаться, потом прийти провериться за час и купить места, которые останутся. В результате я попала на все основные спектакли, а на «Трехгрошовую оперу» Роберта Уилсона сходила два раза, потому что в первый раз после долгой дороги я уснула, когда выключили свет, а проснулась, когда всё закончилось. А потом я там посмотрела премьеру «Отелло» Михаэля Тальхaймера.

— Ты и раньше была такая свободная?

— У меня была свобода, но у меня и дети были. А потом они выросли.

— Какая у тебя дальнейшая стратегия? Что ты планируешь делать?

— Мое основное приобретение заключается в том, чтобы не иметь стратегии и планов. Это не спонтанность, но оно само как-то складывается в жизни. Главное — не мешать этому процессу. Осенью, может, куда-нибудь подамся. А может, никуда не подамся. Мне пока очень хорошо за компьютером. Я даже из дома мало выхожу — занимаюсь садом и своими подкастами.

— Можешь назвать имена самых интересных для тебя сейчас театральных режиссеров?

— Еще в марте я смогла бы это сделать, а сейчас, наверное, нет. Есть ощущение, что я все написала про любимых режиссеров и с этим отпустила их. Сейчас нет режиссера, на чьи спектакли мне хотелось бы попасть. Сейчас мне хочется делать свое. Раньше интересно было ходить на мастер-классы, а сейчас понимаю, что хочу разговаривать уже не про методики, а про жизнь, про сущности какие-то. На карантине увидела в записи спектакль Кеннеди «Три сестры», написала текст в «Парижскую Афишу». Я увидела в этом спектакле важное и новое для меня. И этот текст стал какой-то чертой. Я создала свой проект и нажала на паузу. Сейчас я не смотрю трансляций, фильмов, почти не читаю. Думаю, что интерес ко всему вернется так же внезапно.